Процесс 298 дантистов
http://www.kommersant.ru - Добавил alla в категорию История
Дантистский чин
Если верить официальной версии, начало делу дантистов положил начальник киевской сыскной полиции Петр Любченко, в 1908 году обративший внимание на небезынтересный факт. Евреи, вполне обеспеченные и имеющие приличную службу в магазинах и фирмах и даже собственное дело, массово начали сдавать экзамены на дантиста в киевском Императорском университете святого Владимира.
На первый взгляд ничего удивительного в их стремлении получить документы на право занятия зубоврачебной практикой не было. Хотя в те времена желающих обзавестись голливудской улыбкой в России еще не водилось и основные доходы дантистам приносило удаление зубов, эта профессия давала своему обладателю множество преимуществ. Главное из них заключалось в том, что дантисты приравнивались в правах к чиновникам 14-го класса, и этот, пусть и невысокий, чин позволял его обладателям существенно повысить свой статус в сугубо сословном российском обществе. Человек, родившийся в крестьянской или мещанской семье и по закону сам числившийся крестьянином или мещанином, получив звание дантиста, избавлялся от подобной записи в паспорте, перед ним открывались двери в общество, а перед его детьми -- широкая дорога в будущее: престижные гимназии, университет, государственная служба.
Однако для самых бесправных подданных Российской империи -- евреев -- куда важнее было другое: с 1879 года высочайшим повелением носителям звания дантиста дозволялось выбирать любое место жительства, а значит, можно было селиться за пределами определенной для евреев черты оседлости. Тем же правом обладали крещеные евреи (слово "выкрест" тогда в казенных бумагах служило обозначением правового статуса), а также не сменившие ортодоксальный иудаизм на ортодоксальное христианство, но нужные во всех уголках империи специалисты.
Помимо дантистов к их числу относились акушерки, врачи, учителя, специалисты с высшим образованием, состоятельные предприниматели, записавшиеся в купцы в центральных, или, как они официально именовались, великорусских, губерниях, и их приказчики, а также ремесленники. Правда, у последних возникали постоянные проблемы. Власти решали, дает или не дает специальность ремесленника право на повсеместное жительство, в зависимости от политической или экономической ситуации. К примеру, типографские наборщики сначала были признаны нужной империи профессией, но после революции 1905 года потеряли этот статус. А в результате многочисленных поправок и уточнений к законам не имели особых проблем только часовщики и ювелиры.
Дантисты же благодаря приближенному к чиновникам статусу подобных трудностей не имели. Мало того, до 1903 года им не возбранялось иметь и побочный бизнес, и потому при зубных кабинетах появлялись лавки и магазины вплоть до меховых и ювелирных. Так что количество желающих пополнить ряды дантистов росло год от года. Но практикующие специалисты понимали, что на всех не хватит зубов, а власти не желали поощрять миграцию из-за черты оседлости. Поэтому обретение заветных удостоверений превратилось для желающих их получить в долгий и разорительный марафон.
Прежде всего нужно было пройти трехгодичную практику у практикующего дантиста. Однако власти в большинстве губерний постановили, что в одном кабинете не может быть больше четырех учеников, и ввели строгий учет и контроль зуболечебных стажировок. А дантисты стали драть с единоверцев огромные деньги за право занять места учеников. Купеческий приказчик или канцелярский служащий с опытом в то время получали от 10 до 30 рублей в месяц, не без труда умудряясь содержать на эти деньги себя и семью. А за стажировку дантисты запрашивали по 200 рублей в год, причем требуя плату за полтора-два года вперед. Завершившие стажировку ученики сдавали теоретический и практический экзамен во врачебном отделении губернского правления и лишь затем получали право сдать экзамен на звание дантиста при университете, имеющем медицинский факультет, или Военно-медицинской академии.
Подложный путь
Сложившаяся система порождала массу жалоб. Малоимущие жалобщики писали о жадности дантистов-преподавателей, а пациенты -- о низком качестве подготовки дантистов. Ничего другого быть и не могло. Чтобы учиться должным образом, стажер должен был иметь законное право жительства в городе, где располагался кабинет дантиста. Однако те, кто имел такое право, редко тратились на приобретение престижной, но слишком дорогой специальности. А те, кто его не имел, могли приезжать к учителю лишь время от времени, не получая в результате нужных практических навыков.
Качество работы дантистов не устраивало и власть имущих, и на исходе XIX века кабинет министров империи подготовил реформу зубоврачебного дела. С 1 мая 1900 года вводилось звание зубного врача, которое могли получить только лица, имевшие высшее медицинское образование или окончившие специальные зубоврачебные школы, для поступления в которые требовалось иметь не менее шести классов гимназии или реального училища. Старая схема сдачи экзаменов в порядке исключения сохранялась для тех, кто ко времени издания закона уже был записан учеником дантиста, поскольку столичные чиновники полагали, что их сравнительно немного и экзамены они сдадут не позднее 1903-1904 годов.
И вдруг восемь лет спустя после введения новой системы обучения зубных врачей главный киевский сыщик Любченко обнаружил десятки желающих сдать экзамены на дантиста по старым правилам.
"Это обстоятельство,-- говорилось в обвинительном заключении по делу дантистов,-- в связи с той легкостью, с которой, по-видимому, получались все необходимые документы, дающие право держать экзамен на дантиста при университете, навело Любченко на мысль о существовании где-либо преступной организации, изготовляющей подложные документы, на основании коих так легко и широко приобретается звание дантистов, притом же в громадном большинстве случаев лицами еврейского происхождения".
Судя по документам, следствие продвигалось крайне неспешно.
"Сосредоточив свое расследование в этом направлении,-- значилось в протоколе суда,-- в целях разъяснения возникшего у него предположения, Любченко в сентябре 1909 года получил сведения, что в Киев прибыло несколько не имеющих права жительства евреев под предлогом держать экзамены в университете на звание дантиста; ввиду этого Любченко навел справки в канцелярии университета и установил, что к прошениям были приложены свидетельства смоленских зубных врачей Познякова и Дубсона об отбытии установленного стажа, снабженные удостоверительными надписями Смоленского врачебного отделения о том, что они по окончании стажа подвергались при названном врачебном отделении испытанию, каковое и выдержали. Обозревая эти свидетельства, Любченко заметил, что на свидетельстве Сикорского имеется удостоверительная надпись от 14 июля 1904 года за номером 1796 и что тот же номер помещен в надписи на свидетельстве Волковича от 26 июля 1904 года; это обстоятельство возбудило у Любченко сомнение в подлинности всех представленных удостоверений, и поэтому он обратился к Смоленскому губернатору. Произведенным по распоряжению Смоленского губернатора осмотром исходящих журналов врачебного отделения было установлено, что удостоверение поименованным Любченко лицам выдано не было. Ввиду сего в Смоленске и в Киеве одновременно был произведен ряд обысков -- в Смоленске у местных зубных врачей Дубсона и Познякова, а в Киеве у местных дантистов Лейбы Лейбова Ратнера и Мовши Вульфова Бригадира; причем по обыску был добыт богатый материал, проливающий свет на деятельность целой преступной организации, поставившей своей целью за материальное вознаграждение, в обход нового закона о зубных врачах предоставлять возможность желающим лицам путем выдачи им соответствующих подложных документов приобретать права дантистов".
Рутковские, Борщевский и компания
Следствие быстро установило, что предприимчивые Ратнер и Бригадир нашли слабое звено в имперской системе здравоохранения: канцелярия врачебного отделения в Смоленской губернии сплошь состояла из мало получавших, но сильно пьющих чиновников, а руководившие ими чиновники-врачи отличались страстной любовью к наличности. Все они и до 1900 года были хорошо известны в среде нуждающихся в освобождении от военной службы. В Смоленске и его окрестностях врачи хорошо знали, что губернские организаторы медицины за мзду от 500 до 2000 рублей могут выдать призывнику любую липовую справку о неизлечимом заболевании. На этом фоне выдача фиктивных справок будущим дантистам выглядела сущей мелочью как по масштабам, так и по доходам. Фактический распорядитель дел канцелярии врачебного отделения чиновник Леонид Лепехин на следствии рассказывал:
"Выдача подложных удостоверений стала практиковаться с 1901 года, дантисты Дубсон и Позняков, пользуясь моим стесненным положением, убедили подписывать эти удостоверения за вознаграждение от 25 до 50 рублей за 3-4 удостоверения; при первом разговоре по этому поводу Дубсон и Позняков уверяли, что удостоверения будут подписываться уездным врачом Эдуардом Михайловым Рутковским, и затем я видел подписи Рутковского на подложных удостоверениях; впоследствии я слышал от самого Эдуарда Рутковского, что последний подписывал приносившиеся ему дантистами подложные удостоверения. В деле составления и выдачи подложных удостоверений принимали участие чиновники канцелярии врачебного отделения Попов и Борщевский, которые обыкновенно писали текст удостоверительных надписей... Впоследствии подложные удостоверения стали подписывать кроме Эдуарда Рутковского городовой врач Коврейн и уездный врач Ромуальд Рутковский".
За выдачу удостоверений Дубсон и Поляков брали с будущих дантистов от 300 до 600 рублей. При этом помимо мелочи канцеляристам и выплат от 100 до 300 рублей Эдуарду Рутковскому, а затем его сыну Ромуальду, сменившему отца в должности уездного врача, все остальное оставалось предприимчивым дантистам, которые задним числом вписывали десятки учеников в старые рапорта о зачислении. Общее количество липовых стажеров перевалило за три сотни.
Однако 300-600 рублями дело не ограничивалось. После сдачи поразительно легких экзаменов (некоторые наиболее пугливые кандидаты в дантисты требовали, чтобы все процедурные моменты были соблюдены) нужно было выдержать университетские испытания. И тогда экзаменующихся отправляли на подготовку в Киев или Харьков, где, как подозревали следователи, часть платы за подготовку к экзамену перекочевывала в карманы университетских чиновников и даже преподавателей. Были найдены и косвенные подтверждения этой версии. Прокурор Иван Томашевский рассказывал на процессе:
"Относительно экзаменов в Харьковском университете в нашем распоряжении имеются письма, отобранные при обысках и приобщенные к делу: 4 письма Шварца, того самого Шварца, который проводил дантистических учеников через университетский экзамен в Харькове. В одном из этих писем Шварц, находившийся в постоянной деловой переписке с Позняковым, пишет последнему буквально следующее: "Я хорошо знаком с секретарем совета Харьковского университета"; далее из письма видно, что секретарь этот удовлетворил несколько просьб Шварца и, между прочим, принимал прошения без приложения документов, принимал от него прошения в то время, когда университет закрыт и когда бумаги не принимались "ни от кого"".
Как доказало следствие, очень скоро компаньоны поставили дело на поток. Ратнер, Бригадир, Поздняков и Дубсон искали и находили клиентуру, руководители смоленской медицины штамповали подложные документы, а вхожие в университеты дантисты обеспечивали успешное прохождение экзаменов. В Киеве его ежегодно сдавали около 30 человек, а в Харькове в общей сложности получили удостоверения дантистов около полутора сотен липовых стажеров. И это при том, что некоторые кандидаты перепугались и не стали сдавать экзамены, а у других отпала нужда в получении статуса дантистов. Однако лишь один из них потребовал и получил затраченные деньги обратно. Также лишь в одном случае команда сделала скидку. Один из кандидатов стал жертвой погрома, и больше с него денег не брали.
Как только сообщения об афере и арестах в Смоленске и Киеве появились в газетах, получатели фальшивых бумаг начали являться в полицейские участки и каяться в содеянном. В общей сложности их оказалось более 300 человек, и справиться с такой массой виновных и не меньшим количеством свидетелей оказалось совсем непросто. Следствие тянулось до осени 1912 года, когда дело наконец-то было передано в суд.
Самый гуманный имперский суд
Все газеты страны кричали о процессе века. Такого количества обвиняемых залы судов не видели уже давно.
"Сегодня Екатерининский зал здания московских судебных установлений представлял собою небывалую картину,-- сообщало "Новое время".-- Около 300 евреев, собранных с разных концов России, преимущественно из Юго-Западного края, заняли почти все громадное помещение зала. Это -- подсудимые дантисты, обвиняемые в приобретении звания зубных врачей путем подложных документов. Характерны фамилии опрашиваемых: Гершзон, Фейгин, Этель, Блох, Шапир, Компанейц, Песенник, Пильщик и даже Ливер. Защита явилась в чрезвычайном обилии. Их приблизительно человек 70".
Прокурор резко возражал против того, чтобы делу придавали политическую окраску, хотя сам постоянно нажимал на национальность подавляющего большинства подсудимых:
"Люди этого племени имеют склонность к некоторым профессиям, и в том числе к зубоврачебному искусству. Если бы подсчитать процент евреев, достигших этого звания вполне легально, то процент этот оказался бы весьма внушительным. Придавать этому процессу значение какого-то "еврейского" дела я считал бы совершенно произвольным".
Те из обвиняемых, которые не успели скрыться за границу или предоставить справки о нежданно случившемся безумии, рассказывали о своей тяжелой жизни и о том, как им хотелось приобрести интеллигентную профессию. В качестве смягчающих обстоятельств указывали на многочисленных детей или больных родственников. Но подавляющее большинство ставших и не ставших дантистами утверждали, что их охватило какое-то наваждение, когда они беседовали с Ратнером, Дубсоном или их агентами, искавшими потенциальных клиентов. Они вполне логично и обоснованно доказывали, что, имея уже право на свободный выбор места жительства, совершенно не нуждались в статусе дантиста. Обвиняемый купец Слонимский, например, сообщил, что по собственному статусу имел право на жительство в центральных губерниях и зарабатывал, видимо, больше любого дантиста. Мало того, те из них, кто попробовал трудиться по новой специальности, убеждались, что значительно теряли в доходах.
Те немногие, кто все-таки ввязался в дело, чтобы выбраться из-за черты оседлости, также не могли понять, зачем выбрали настолько дорогой и скользкий путь, или рассказывали, что встали на него после того, как впали в отчаяние. К примеру, оперный певец М. Пумпянский говорил:
"В 1900 году я поехал на 5 лет в Милан: 4 года я там учился пению, а потом был на сцене. Потом приехал в Россию, в Ковно, повидаться с родными. Я хотел в России попробовать свои силы, но не имел права жительства. Вскоре я получил от одного купца право жительства на 9 месяцев и приехал в Москву, здесь я экзаменовался в консерваторию и подал прошение градоначальнику о праве жительства. Градоначальник мне отказал, я поступить на сцену не мог, тут я услышал обо всей этой истории со свидетельствами и прибег к этому средству".
А часовщик и ювелир Найман рассказывал, что пошел на сговор только ради получения статуса, чтобы открыть дорогу в солидное общество детям. Известный преподаватель вокала Векслер получил липовые документы по бартеру -- в обмен на занятия с учившимся пению дантистом. А некая госпожа Эмануэль доказывала, что получила настоящую практику и опыт работы, находясь за границей.
У всех 298 обвиняемых, включая смоленское медицинское начальство, нашлись оправдательные мотивы. Например, о Рутковском-старшем его подельники и адвокаты говорили, что он впал в религиозный экстаз. Но это вряд ли могло объяснить найденные у него счета и облигации на десятки тысяч рублей, которые ни в коей мере не соответствовали его официальным доходам.
Когда же к декабрю 1908 года все обвиняемые и свидетели были допрошены, наступила очередь прокурора и адвокатов. Обвинитель камергер Томашевский упирал на то, что любой закон, плох он или хорош, нужно исполнять, а не искать пути его обхода. А самый красноречивый из адвокатов Николай Муравьев оправдывал всех обвиняемых, включая чиновников-взяточников, рассказывая о том, что в такой стране, как Россия, ничего не может происходить иначе. Главной же причиной происшедшего он справедливо называл существование черты оседлости, говоря: "Я, русский, могу позволить себе роскошь основательно изучить и знать только одно ремесло и им одним кормиться. Еврей должен знать их тридцать. Он должен знать их возможно больше, чтобы отнимут одно -- заняться другим и, занимаясь этим другим, устоять в жестокой конкуренции, в борьбе за жизнь, которую поведут с ним на смерть его вынужденные собратья по профессии".
Выступления адвокатов заняли множество дней. Но нужно признать, что они тратили свое красноречие абсолютно напрасно. Суд и без того оказался крайне гуманным к обвиняемым. Всех, кто имел опыт работы дантистами и сдавал университетские экзамены без помощи Ратнера и компании, не только оправдали, но и не лишили права заниматься врачеванием зубов. Большинство же обвиняемых отделались лишением звания дантиста и прилагаемых к нему прав и незначительными сроками заключения, уменьшенными вдвое по монаршей милости.
Естественно, больше всех пострадали взяточники-врачи и дантисты-организаторы бизнеса. Но и они отделались годичным заключением в крепости. Основной сюрприз ждал их впереди. Рутковского-младшего и Коврейна снова отправили в суд, но уже по делу о содействии в уклонении от армейской службы. Коврейн нового суда не пережил, а Рутковскому-младшему благодаря амнистии по случаю 300-летия дома Романовых дали всего год арестантских рот. А вот канцеляристы, участвовавшие в призывной афере, получили по восемь лет каторги. Ничего удивительного, российский суд времен империи был гуманным, но сословным. Впрочем, как и всегда.
Иллюстрация к статье:
Самые свежие новости Смоленска на нашей странице в Вконтакте
Читайте также
Добавить комментарий