Смоленск 2.0

По досадному недоразумению, чуть было не осталась незамеченным очередная глава о похождениях чиновника Ма, написанная Виктором Деренковским.



Однажды, проходя через площадь, раскинувшую асфальтовую ладонь перед зданием казенного дома, Ма обратил внимание на странного старца. Старец с неподдельным вниманием и полным недоумением рассматривал многометровый памятник вождю революции.



- Что замечательного нашёл старик в этом каменном изваянии? - подумал Ма. - Впервые видит, что ли? Ма стал присматриваться к фигуре старца, стараясь сделать своё наблюдение скрытным. Лицо старца светилось мудростью, и Ма, немало удивившись и как бы и не желая этого, против своей воли подошел к старцу. Ма никогда не встречал человека с столь одухотворённым лицом, хотя прожил достаточно лет и знал немало разных людей, но такое сияние, исходящее от лица человека и к тому же не молодого, он видел впервые. Ма чаще видел и безразлично привык к лицам тревожным, поникшим, подавленным неизвестностью судьбы, раскаивающимся в ожидании чего-то плохого. Это были, как правило, лица людей, находящихся под следствием или задержанных и содержащихся в неволе по подозрению. Виновные или невиновные, но люди, проводящие время в камерах предварительного заключения в ожидании своей участи, не могут оставаться абсолютно безучастными к ожидаемым изменениям в их жизни. Если в этих лицах не было растерянности и страха, то уж волнения никто не мог ни скрыть, ни спрятать. Были и другие люди с другими лицами, они не сидели в камерах, но приходили на допросы по вызову не менее встревоженные и суетливые. И Ма заметил, что человек, отсидевший несколько дней в камере, выглядит намного спокойнее человека, пришедшего на допрос с наёмной защитой.



Одеяние старца являло странную истлевшую хламиду вечного путника пустыни или хиппи. Волосы были седы и чисты и похожи на синий отлив родниковой воды, и глубокие морщины лица не портили светлого взгляда.

- Скажи, отец, сколько тебе лет и почему ты так странно одет? - подойдя совсем близко, обратился к страннику Ма.



- А какой сегодня год? - спросил в ответ старец.



- Две тысячи седьмой от рождества Христова, - с нескрываемой иронией ответил Ма.



- Много мне лет, сынок, и хорошие одежды меня не исправят и не придадут мне красоты. От меня остался лишь дух, а хилое тело только для того, чтобы люди, разговаривая со мной, видели во мне себе подобных. А как бы они иначе общались с духом? - улыбаясь, ответил старец и, в свою очередь, спросил:



- Вы приверженцы учения Христа, раз ваше летоисчисление связанно с его именем? Много людей пострадало, пока укреплялась их вера.



- Да, мы христиане, но весь мир пользуется этим летоисчислением независимо от веры - и иудеи, и мусульмане, и буддисты, - ответил Ма на вопрос старца и подумал: коё бы ещё из религиозных учений назвать, чтобы произвести образованное впечатление на старца. Но других религиозных учений Ма вспомнить не смог, то ли от волнения, то ли этим ограничивались его знания религий.



- В нашей стране мало верующих. У нас вера преследовалась.



- Кем преследовалась?



- Мы долгое время были атеистами и остаемся ими, хотя сейчас верить в Бога не возбраняется.



- Атеисты, это язычники?



- Нет, это те, кто вообще не верит в божественное происхождение человека, - сказал Ма и засомневался своим ответом.



- Христос, - задумчиво произнес старик, поддерживая начатый разговор. - Я тоже не внял его проповедям и не принял его учения. Коварство и жестокость власти привели его на крест. Он принял смерть мучительную и по своему времени позорную.



Ма по-новому взглянул на старца. Старик, видимо, сумасшедший, но говорит учтиво и спокойно: не кричит, глаза не закатывает, слюной не брызжет, не грубит и не обзывается. Почему бы не продолжить завязавшийся разговор?



- А в чём обвинили Христа, что приговорили его к такой мучительной и унизительной смерти - распятию? - спросил Ма.



- При въезде в Иерусалим приветствовать Иисуса пришло много народа, и толпа в экстазе кричала, что он Мессия и царь Израилев. Народ видел в нём потомка царя Давидова. Толпе хотелось, чтобы это было так. И такая же толпа обрекла его на смерть, не проявив милосердия и сочувствия.



Не дослушав речь старца до конца, Ма повторил свой вопрос:



- Так сколько Вам лет, отец?



- Много, очень много. Не сосчитать.



Понимая, что о возрасте со стариком говорить бесполезно, Ма перешёл на прежнюю тему. Ему было интересно поговорить о Христе, тем более он мало что знал об этом периоде всемирной истории и, честно говоря, никогда ей не интересовался, а старик, по разумению Ма, знал много интересного.



И вдруг в голову Ма пришла совершенно неупорядоченная мысль, такая, которую он бы не пустил в свою голову никогда. Его даже пробила дрожь. Он испугался и пристально стал смотреть на старца - заметил ли старец его испуг?



А мысль была проста и естественна: что бы кричал он, окажись в те времена в толпе на площади в Иерусалиме или ещё хуже в среде судей? И за всю свою жизнь он, наконец, понял, что кричал бы и улюлюкал вместе с толпою, требуя казни Иисуса. Он без сомнения признал бы в Иисусе или зелота, или личного врага и конкурента первосвященникам. Он также бы лжесвидетельствовал против Иисуса, давая в суде показания. Так он привык жить, забывая о чести и справедливости, если эти понятия мешали получить ему хоть копеечную выгоду от того или иного затеваемого дела.



- Иисус правда хотел стать царем Иудеи?



- Нет, - ответил старец. - Он был пророком, а пророк живет будущим. Стал бы царем, и память о нём, как о сыне Божьем и святом, не сохранилась бы в народе. И вы были бы сейчас кем угодно, но не христианами. Ни один царь не уберег себя от худой молвы, и поделом. Порок, как первородный грех, всегда с человеком. И проявляются пороки раньше, чем человек получает должность, княжество или царство. А в период царствования пороки сами проявляют себя и становятся опасными не только для правителя, но и для общества. Пороки и сатанинская кровь, обиды на всё человечество, зависть - вот что ведёт людей к власти. И никто не устоял от соблазнов творить зло, умножая своё богатство, получив власть и деньги. Лицо, владеющее властью, обязательно предъявит свои пороки обществу, как бы тщательно их ни скрывали. А Христа спас Бог. Недаром его считали сыном Бога.



- А чиновники, они добродетельны? - задал ещё один вопрос Ма.



- Редко. Они крадут без меры, и их трудно остановить. Разорят казну и ищут, на кого свалить вину. А ты кто в этом городе? Это твой город и твои земли? - спросил в свою очередь старец.



- Да, отец, все земли в округе мои. Я правлю и людьми, и городом, и этими землями.



- Давно правишь?



- Пять лет.



- А чем недоволен твой народ? Я видел его на улицах города. Мне казалось, что твои люди серьёзно страдают: у многих лица печальные, серые и обозленные. Что, они несут тяжёлый и непосильный оброк?



Ма растерялся от такого множества вопросов, над которыми он никогда не задумывался. Он, конечно, понимал, что многие живут трудно и бедно. Но так, как спрашивал старец, его никогда и никто не спрашивал. Он не знал, что и как следует ответить на слова старца.



- У меня нет таких полномочий, чтобы всех сделать счастливыми, - не понимая, на какой вопрос он отвечает, замявшись, сказал Ма.



- Ты хочешь сказать, что у тебя нет полной власти?



- Да, - нашёлся Ма, - у нас власть разделена. Каждый отвечает за своё, так называемое разделение властей.



- За что отвечаешь и над чем властвуешь ты? В наше время тоже говорили: "Разделяй и властвуй".



Ма совсем растерялся. Очевидно, что старец его не понял, вернее, не его, а принцип разделения властей. Тем более Ма никогда не думал, за что он отвечает конкретно. Он считал, что отвечает за всё. А что такое всё - не усвоил.



- А кем ты был раньше, пока не стал правителем? - полюбопытствовал снова старец.



- Я служил по воинской части.

- Командовал армией?



- Нет, следил, чтобы не появилось государственной измены.



- Был центурионом?



Ма обрадовался, что старец нашел подходящее слово для определения его прошлых занятий. Теперь старик может понять, кем когда-то был Ма и чем Ма занимался прежде.



- Да, я был начальником центурионов.



- Скольких людей ты осудил неправедным судом, не помня заповеди Христа: "не суди, и судим не будешь"?



- Я не судья, я, скорее, расследователь, - поспешил оправдаться Ма.



- Вокруг осужденных тобой было больше молвы, чем преступных деяний. Неужели ты этого не ведал? Ведь "молва" - это тот же суд, только более жестокий. От суда можно уйти, от молвы деться некуда. Теперь ты осуждён молвой, и дело не за многим…. Скольких людей, имея власть, ты тащил в суд? Ради чего? Чтобы отомстить за обиженное самолюбие или ради того, чтобы завладеть их делом? Ради чего твои подданные писцы неряшливо клеймили людей, бывших с тобой в дружбе?



Замешательство с ответом выдало Ма. Старец не смутился таким замешательством, однако голос его стал крепче и печальнее, и он, хмурясь, выдавил из себя:



- Ты не правишь, ты унижаешь народ, и это трудно назвать правлением. Поэтому люди в уезде неулыбчивы и неотзывчивы. Тебе нужно уходить, пока не навлек на себя больший гнев и недовольство. Не мучай себя. Правитель из тебя не получится. Не твоя это вина и не твой это путь.



Старик своим нравоучением стал раздражать Ма. Ма не привык отвечать на вопросы, которые заставали его врасплох, он также не привык слушать чьи-то советы, в которых никогда не нуждался, если это были не советы его непосредственных начальников. Настроение Ма быстро менялось.



- Прогнать этого паршивого старика из города и проследить, чтобы он убрался и из уезда. Кому поручить такую заботу? И откуда, вообще, взялся этот старик?- с удивлением подумал Ма.



Разговор между старцем и Ма шел с глазу на глаз. Площадь была пуста, поэтому никто не слышал ни одного слова из их разговора. Ма с трудом сдерживался, чтобы не нагрубить старцу. Чего доброго начнет ещё кричать, а потом будет говорить с каждым встречным о неудачном правлении, сеять смуту и недовольство.



Оставив старца, Ма рассеянно стал размышлять. С того времени, как он занял пост высшего сановника, ему хотелось стать справедливым и проявлять подлинную заботу о гражданах уезда, но как это сделать, если в душе уже давно не осталось даже следов доброты и сердечности. На прежней службе было не принято проявлять к людям сочувствие. Там всё объяснялось интересами государства, они были превыше всего. Ма, как истинный рыцарь, считал, что он честно защищает и отстаивает интересы государства, не подвергая сомнению свои действия. Гражданское служение являлось иным, и вопросы справедливости и честности нельзя было оставлять без внимания. Ма это понял, когда ещё был начальником центурионов, как выразился о нём старец. Но поступив или, вернее, приняв гражданскую службу, не смог перебороть в себе прежнего характера. Он помнил все свои неблаговидные поступки и сейчас вспомнил один из них.



Тогда в уезде произошло убийство директора крупного предприятия. Для всех было ясно, что убийство заказное, а самое главное - ожидаемое. Покушение было совершенно на автомобильной трассе, когда директор ехал на запланированную встречу в столицу. Преступники открыли по автомобилю директора шквальный огонь. На трассе остался изрешеченный пулями автомобиль, убитый охранник и раненый водитель. Сам директор пытался скрыться в лесу, но ранение, которое он получил при обстреле машины, не позволило ему далеко уйти от преследователей. Нападавшие, углубившись с преследованием в лес, завершив своё дело, не стали возвращаться к расстрелянной машине, а, спрятав орудия убийства в лесу, ушли, не возвращаясь к месту преступления. Оперативники решили прочесать лесной участок, так как искать улики на дороге было бесполезно. Оперативникам повезло. Они обнаружили место, где было спрятано оружие, и позвонили Ма, сказав об удачной находке, и спросили указаний о дальнейших действиях.



Ма в это время проводил беседу с двумя молодыми лейтенантами, окончившими спецшколу и направленными на работу в уезд. Ма, получив благоприятное известие, тут же закончил беседу с прибывшим пополнением, извинился перед молодыми людьми, сказав, что беседу они ещё продолжат, а сейчас он должен срочно выехать на место преступления. Он понял, что если оружие не было брошено, а было спрятано, то за ним обязательно придут и придут скоро - на следующий день или через день. Ма отдал команду не трогать схрон, а выставить засаду и вести за местом круглосуточное наблюдение. Ма вызвал машину, но на место преступления не поехал, а отправился домой обедать, посчитав, что его распоряжений достаточно, а осмотр места событий не даст ему никакой полезной информации, он же не сыщик. Да и к самому преступлению Ма отнесся равнодушно. Он много лет знал погибшего, и в досье погибшего хранилось столько негатива, что можно было подумать, что этот человек прожил не одну, а несколько жизней.



Когда Ма вернулся с обеда, секретарь сообщила ему, что один из вновь прибывших лейтенантов по фамилии Колесников просил вызвать его для доклада.



- Что ему надо? - широко улыбаясь симпатичной секретарше, спросил Ма.



- Не знаю, - сказала секретарша, отвечая на улыбку начальника такой же открытой улыбкой.



- Пригласи, по-административному строго сказал Ма и скрылся за дверью своего кабинета.



Через некоторое время в кабинете Ма сидел молодой лейтенант. Он заметно смущался, хотя ни в чем не ошибся, и строго по уставу исполнил правила обращения к старшему по званию. Наконец, преодолев смущение и извинившись, что стал случайным свидетелем разговора Ма с оперативниками по поводу произошедшего убийства, лейтенант сказал:



- Найденное оружие не нужно оставлять на прежнем месте, его нужно временно перепрятать и установить наблюдение за прежним местом и за новым, чтобы избежать случайностей.



- Это почему же перепрятать? Зачем нам игра в жмурки? - спросил Ма.



- За оружием обязательно придут, но если бандиты не совсем дураки, то они пошлют забрать оружие тех, кто не принимал участия в покушение. Когда вы задержите их, они, скорее всего, претворятся, что собирали грибы и на спрятанное оружие наткнулись случайно, и у следствия не будет никаких улик против них. Если дело дойдёт до суда, то суд оправдает бандитов. Расследование уйдёт в сторону, преступники выиграют время, запутав следствие.



-А что изменится, если мы оружие перепрячем? - действительно недоумевая, спросил Ма. - Излагайте ваш план.



- Оружие надо перепрятать. А вокруг прежнего места установить скрытые камеры наблюдения и скрытые микрофоны, чтобы записать разговор людей, пришедших за оружием. Представляете, как они будут вести себя, когда придут на установленное место, но не найдут того, что им нужно. Они обязательно будут разговаривать между собой и обязательно будут звонить по телефону тем, кто оружие прятал, чтобы уточнить место. Их телефонные разговоры следует записать. Если преступники ничего не заподозрят, то через некоторое время к ним придёт кто-то из тех, кто оружие прятал, а, значит, и принимал участие в покушении. Может, они вернуться к своим, чтобы уточнить место, но на следующий день, если не в этот день, придут снова. Преступники придут второй раз на это место, тогда их можно будет задержать. Но в перерыве между первым и вторым приходом оружие нужно будет положить на прежнее место. К тому же, если звуко - и- видеозаписывающая техника сработает исправно, у нас в руках будут достаточные улики для следствия и обвинения.



- Хорошо, можете идти. Я подумаю над вашим предложением, - закончил разговор Ма.



Как только за молодым лейтенантом закрылась дверь, Ма сопроводил лейтенанта стандартным выражением: - Нашёлся умник.



Задумавшись на несколько минут то ли над поступившим предложением, то ли просто так, Ма набрал телефон начальника центрального управления кадров Анатолия Ивановича. Когда-то они вместе учились, и у них сложились не то чтобы дружеские, но отношения, позволяющие в случае необходимости обращаться друг к другу. Правда, Анатолий Иванович перещеголял Ма по службе и имел уже звание генерал-лейтенанта, в то время как Ма оставался генерал- майором, хотя Анатолий Иванович был на несколько лет моложе Ма. Услышав знакомый голос в трубке, Ма поинтересовался семьей и здоровьем Анатолия Ивановича и перешел к делу.



- Вы направили к нам молодое пополнение, спасибо. Но мне сейчас не очень эти лейтенанты нужны. У меня для них нет места. Не только лишнего стола, но и лишнего стула нет. Одного я еще бы оставил, а двух слишком много.



-Кого вы хотите оставить себе? - спросил голос в трубке.



Одну фамилию Ма знал. Это был Колесников, а второй фамилии не помнил. И тогда Ма попросил:



- Отзовите Колесникова в ваше распоряжение. Очень перспективный молодой чекист. Ему бы служить в Анадыре или в Магадане, чтобы была перспектива, а у нас что - сами знаете: одни стали заниматься бизнесом, другие "крышуют" бизнес, никаких перспектив. Последней фразе Ма придал шутливый тон, в надежде, что Анатолий Иванович поймет его правильно.



На следующий день Ма вызвал Колесникова к себе и вручил ему новое предписание, выразив сожаление, что его отзывают и пожелал удачи на новом месте службы.



Ма ничего не стал делать, что говорил лейтенант Колесников. Оперативники на следующий день задержали в лесу трех грибников, прежде, чем те подошли к месту, где было спрятано оружие. Грибники просидели под следствием месяцев шесть, но доказать их причастность к преступлению не удалось. Как и предполагал молодой лейтенант, за оружием пришли люди, не принимавшие участия в покушении. Поэтому самые изощренные экспертизы не дали нужных результатов.



Еще одно преступление осталось не раскрытым. Никто не принял никакого наказания за смерть двух человек. Впрочем, Ма знал, что это убийство относилось к числу бандитских разборок, и зачем таким делом заниматься серьезно. Погибший директор завода и его охранник, конечно, принадлежали к преступной группировке. В этом Ма был уверен. Он не видел в раскрытии дела никакой выгоды и не утруждал себя серьёзным профессиональным расследованием. Но часто вспоминал молодого лейтенанта Колесникова.

Иллюстрация к статье: Яндекс.Картинки